Свобода заговора. Немецкие политики вместе с мигрантами готовят почву для Четвертого рейха

«В Германии раскрыт неонацистский заговор». Кого-то, может, шокировали подобные заголовки в СМИ, словно приуроченные к столетию завершения Первой мировой войны, своим итогом и породившей нацизм, но лично меня – ничуть. Не удивило и то, что порядка 200 военных хотели физически устранить часть «левых» политиков. Точное число заговорщиков (названная цифра – выявленные участники) пока неизвестно, но уверен: сочувствующих им значительно больше, в том числе среди гражданского населения.

Кто входил в среду недовольных и готовых к решительным действиям военных? А главное – что их подвигло? Ответить на эти вопросы не столь сложно. Больше того, подобный заговор – далеко не первый, и он всякий раз предопределен самой логикой истории.

По предварительным данным, мятеж готовили офицеры элитных спецподразделений, то есть люди с определенным мировоззрением, частью которого редко бывает любовь к демократии и гуманизму. Особенно это касается немцев с их врожденным милитаризмом. Удивляться здесь нечему: у большинства привыкших к порядку и субординации военных вряд ли могут вызвать симпатии столь неопределенные понятия. Скажем, в секулярной традиции под гуманизмом подразумевается уважение к человеку, а некоторой (хотя не всей и далеко не интеллектуальной) частью монотеистов слово воспринимается с отрицательной окраской.

В современной Германии гуманизм находит выражение в миграционной политике Меркель, идущей вразрез с настроением значительной части коренного населения страны, хотя некоторые политики, вроде Хайко Мааса, пытаются убедить и себя, и остальной мир в обратном. Разумеется, вряд ли стоит сомневаться в негативном отношении военных к наводнившим страну беженцам с Ближнего Востока, из Магриба и полуразвалившихся государств Африканского Рога, особенно при нежелании правящих кругов решать сопутствующие криминально-этнические и культурологические проблемы.

Мигранты так называемой последней волны страстно желают приобщиться к уровню материального благосостояния коренного населения, но при этом сохранить прежний образ жизни, то есть получать пособие и не работать. Надежда на их встраивание в немецкое общество, постепенную интеграцию в европейскую культуру видится иллюзорной любому мало-мальски здравомыслящему человеку, для этого не надо быть политиком. Еще во время американского вторжения в Ирак в 2003-м в репортажах из Багдада поразило обилие молодых людей, праздно сидящих в кафе. Образ жизни наводнивших ФРГ беженцев, весьма отличный от немецкого стереотипа поведения, представляет проблему, но решать ее германское руководство явно не желает.

Своего рода апогеем подобного нежелания стало известное заявление кельнского мэра Генриетты Рекер после событий в новогоднюю ночь 2016-го. Разве виновные в беспорядках в назидание другим были по-настоящему наказаны? Разве заявление рафинированной и оторванной от реальности дамы гарантировало немкам защиту закона, равно как и продемонстрировало способность и готовность правительства решить миграционную проблему? Нет. Можно ли после этого удивляться возникновению в военной среде заговоров, направленных против правительства, явно игнорирующего в миграционной политике мнение большинства коренного населения? А раз проблема игнорируется сверху, ее, как показывает история, нередко пытаются решить снизу.

Теперь о том, кого, собственно, по предварительным данным, хотели устранить заговорщики. Например, министра иностранных дел ФРГ, упомянутого выше Мааса. Почему его? Маас – убежденный антифашист, не скрывающий: «Если на улицах снова можно увидеть нацистское приветствие, то это позор». В недавнем интервью журналу «Бильд» заявил, что стал политиком из-за Освенцима. Будучи министром юстиции, этот человек подвергался нападкам правых радикалов.

Но оторванность от реальности свойственна и ему. В том же интервью глава немецкого МИДа изрек: «Мое поколение получило в дар свободу, правовую государственность и демократию». Думаю, в этих словах следует искать один из ключей к пониманию проблем, с которыми сегодня сталкивается Германия в лице неонацизма, а точнее – нацизма, ибо приставка нео подразумевает нечто ранее преодоленное, но потом возвращенное. Нацизм на руинах Третьего рейха преодолен не был.

Столь же бессодержательны заявления Мааса о внешней политике Федеративной Республики: «Наши (с США. – И. Х.) дружеские отношения основываются на таких ценностях, как демократия, свобода, права человека». Не нужно быть искушенным в политике для понимания очевидной истины: в международных делах определение «дружеские отношения» неуместно. Конечно, можно называть демократией власть буржуазии, выгодных ей (и олицетворяющих ее) госдеятелей, контролирующих СМИ и выдвигающих из своей среды политиков, депутатов, общественных лидеров, которые в Германии в последнее время отстаивают интересы не столько классово-национальные, сколько заокеанских хозяев. Хотя и Маас, и подавляющая часть рядовых немцев в курсе, что отношения ФРГ и США основываются на оккупации американскими войсками германской земли. И антироссийские санкции выгодны Вашингтону, но не немецкому бизнесу, который ныне ворчит и подсчитывает убытки, но пойти поперек воли Соединенных Штатов попросту не в силах. Какая уж тут дружба?!

Наконец, Маас, как умный человек и, хочется верить, искренне ненавидящий фашизм, не может не знать, что действия американцев в Ливии или Ираке бесчеловечны и преступны с точки зрения морали и никак несовместимы со свободой. Отсюда вопрос: на какую аудиторию рассчитано его заявление? Ответ очевиден: на зомбированную СМИ и неспособную к элементарной мыслительной деятельности. А подлобная аудитория начиная с 20-х годов – отличное поле для деятельности неонацистов, против которых выступает министр. И бесспорно, его заявление рассчитано на положительную реакцию Белого дома.

Никакой свободы вкупе с правовой государственностью и демократией искусственно созданная в 1949 году ФРГ не получила по сути, а не на декларативном и юридическом уровне, но после Второй мировой войны не столько приобрела, сколько сохранила вялотекущий нацизм, шаг за шагом завоевывавший популярность в западногерманском обществе, часть которого, возможно, испытывала угрызения совести от совершенных соотечественниками преступлений, но в гораздо большей степени – горечь от военного поражения. Все слова о покаянии немцев за злодеяния фашистов (в данном случае не считаю нужным влезать в казуистические и, с формальной точки зрения, верные рассуждения об отличии немецкого нацизма от родившегося в Италии фашизма) мало чего стоят, за редким исключением.

Если подобное утверждение вызывает несогласие, протест, рекомендую ответить всего лишь на один вопрос: было ли общественное возмущение в Германии во время беспощадных бомбардировок мирных город Югославии в 1999-м, в которых люфтваффе принимало участие?

Предвижу возражение: это участие носило минимальный и скорее вынужденный характер, тогдашний канцлер Герхард Шредер крайне неохотно согласился присоединиться к убийству женщин, стариков и детей, категорически отказавшись от наземной операции в Косове (такой вопрос рассматривался, но большинство американских сателлитов заартачились: одно дело – бомбить мирные города с высоты 20 тысяч метров, другое – нести реальные потери в боях с хорошо подготовленной и высокомотивированной югославской армией).

Если бы немцы действительно раскаивались за преступления своих предков во Второй мировой, то, убежден, самолеты люфтваффе спустя полвека не появились бы в балканском небе, даже если бы политики послушно выступили за (что они, собственно, несмотря на все оговорки, и сделали). А вся Германия, включая военных, вышла бы на улицы с акциями протеста. Не вышла… Из-за неполной, выражусь корректно, денацификации страны. В ГДР, кстати, с преодолением фашистского наследия было все в порядке.

В ФРГ почти сразу после ее образования некоторые нацисты и им сочувствовавшие вошли в управленческую элиту, в том числе на самом высоком уровне. И никого это не смущало – ни американцев с англичанами, ни «добрых демократов» вроде Конрада Аденауэра. Колоритная личность была не чета Маасу, и помощников подбирать умела. Киссинджер характеризует его как «великого политика, признавшего, что на деле Францию и Германию объединяет общность судьбы, представляющая собой мост через пропасть исторического соперничества».

Лауреат Нобелевской премии мира и одновременно, по мнению экспертов, деятель, причастный к проведению кровавой операции «Кондор», бывший госсекретарь отмечает: «Аденауэровский ответ на хаос, возникший сразу после окончания войны, заключался в том, что разделенная, оккупированная страна, оторванная от исторических корней, нуждается в постоянном и твердом политическом курсе, если она хочет восстановить контроль над собственным будущим».

Теперь о недоброй памяти сотрудниках Аденауэра. Кто они, помогавшие престарелому канцлеру проводить твердый политический курс и перекидывать мост над «исторической пропастью» между его страной и донельзя боявшейся ее очередного возрождения Францией? Киссинджер не дает ответа, хотя знает его.

Это, например, статс-секретарь канцлера Ганс Глобке. В НСДАП формально не состоял, но ее политику на просторах Третьего рейха проводил весьма активно. Выступил за запрещение браков евреев с немцами – заботился, значит, о «чистоте расы». Рекомендовал установить отличительный знак для евреев. И это не весь перечень инициатив Глобке. Неудивительно, что в «тоталитарной» ГДР он был приговорен к пожизненному заключению. Заочно, разумеется. Кто ж его выдал бы в «свободном мире» на растерзание «кровавого режима-сателлита», тем более что Аденауэр на определенном этапе прекратил все контакты с Восточным Берлином, а коммунистическую партию в стране вообще запретил.

Но, быть может, Глобке случайно затесался в помощники к Аденауэру, а тот по старости лет оказался не в курсе его мрачного прошлого? Вовсе нет. Еще одно имя – Теодор Оберлендер. Оберштурмбанфюрер СА. Давний соратник Гитлера еще по Пивному путчу, а после прихода несостоявшегося художника к власти сетовал: перенаселена, мол, Германия и соответственно оправдывал массовое уничтожение мирного населения на оккупированных территориях. У Аденауэра этот «человек» был министром по делам беженцев.

Шли ли эти решения канцлера вразрез с настроением германского общества, якобы глубоко переживавшего денацификацию? Определяли ли его настроение люди, подобные Маасу, которым при всей их политической наивности было стыдно за Освенцим? Нет. Исследователь Мартин Ли пишет: «Аденауэр никогда не был нацистом, однако он не мог игнорировать сохранявшиеся у немецкого электората симпатии к нацистам».

Полагаю, широкому кругу читателей эти деятели неизвестны, но о генерал-фельдмаршале Эрихе фон Манштейне слышали все, большинство в курсе совершенных по его приказу преступлений на территории СССР – в Крыму прежде всего. Даже лояльные к бывшим генералам вермахта британцы впаяли ему 18 лет, но потом выпустили. По состоянию здоровья. Действительно, как можно пожилого человека с таким послужным списком в тюрьме держать, особенно когда западная пропаганда вовсю вещает о советской военной угрозе? И как только это нацистское отребье вернулось в фатерланд, так сразу было привлечено Аденауэром к строительству бундесвера. Не пропадать же таланту попусту, тем более что Манштейн, пожалуй, и в самом деле был лучшим гитлеровским полководцем, кто же, как не он, военную доктрину ФРГ разрабатывать будет? Нужно ли говорить, кого старый фельдмаршал, так сожалевший не о преступлениях нацистского режима, а об «утерянных победах», видел главным врагом поверженного отечества? Не сомневаюсь: дотяни он до 1999-го – проявил бы себя «во всей красе». И план наземной операции разработал бы что надо, и как подсократить покоренное население тоже знал.

Западногерманский электорат не возражал, когда названные подонки возвращались к активной военной и политической деятельности, пополняя стройные ряды «свободного мира». Больше того, уже на исходе 40-х годов в Германии были образованы Нижнесаксонская земельная партия (с 1947-го – Немецкая), Немецкая правая партия (1946, первоначально ее лидеры пытались скрывать националистический характер), Социалистическая имперская партия (1949), которая в отличие от предшествующих носила открытый неонацистский характер.

Перегруппировывались, сливались… Абсолютно прав Ли, написав: «Полномасштабная реставрация нацизма во времена Аденауэра (добавлю: при его непосредственном участии. – И. Х.) ввела в оборот двойные моральные стандарты, ставшие с тех пор неотъемлемой частью общественной жизни Германии». И когда Маас с его наивными внешнеполитическими декларациями, абстрактными заявлениями о «правах» и «свободах», в которые и сам вряд ли верит, выступает против нацистов, то реакция заметной части общества вполне предсказуема, а желание его устранить, в том числе физически, объяснимо. Ведь для многих из них преступники вроде Манштейна значительно ближе, нежели, скажем, Кант, и понятнее, чем тот же Маас.

По статистике с момента объединения Германии в 1990 году «было совершено 180 убийств на почве расовой ненависти и бесчисленное количество нападений на иммигрантов, пишут историки Александр Самохин и Евгения Канашина. Так, например, в 1993-м в Австрии было взорвано 10 бомб, замаскированных в письмах… Данный террористический акт был ответом на арест неонациста Г. Кюсселя (австрийский неонацист, снискавший популярность в Германии. – И. Х.)… Зачастую неонацисты инициируют столкновения с полицией. Согласно информации Министерства внутренних дел ФРГ к 173 (85%) из 202 зарегистрированных нападений за первые шесть месяцев 2015 года причастны правые экстремисты и неонацисты».

Я назвал нацистские по существу партии, образованные в Западной Германии почти сразу после окончания Второй мировой. Быть может, их пропаганда в прошлом? Нет. Сегодня в ФРГ существует свыше 50 неонацистских партий и организаций. Значительная их часть запрещена, однако они продолжают активную деятельность. Причину сама Меркель вполне откровенно огласила еще в 2010 году: провал политики мультикультурализма. При этом канцлерин рекомендовала соотечественникам привыкнуть к росту мечетей в стране. Что, собственно, плохого в мечетях? Дело не в них. Проблема глубже. Самохин и Канашина в своей работе цитируют немецкого социолога Дитера Рухта: «Многие европейцы испытывают страх за свое будущее, страх, что они не выдержат конкуренции с мигрантами. Потеряют рабочее место. На этом фоне у многих из них растет недоверие к традиционной политике, что играет на руку правым популистам». То есть неонацистам.

И если общество выражает недовольство, в том числе протестуя (как пример можно привести недавние беспорядки в Хемнице), то часть силовиков настроена более решительно и радикально, а люди с мировоззрением Мааса стоят у них на пути. То есть мигранты и неонацизм – две напрямую связанные проблемы.

Следует также сказать, что на живучесть нацизма в ФРГ повлиял и такой фактор, как оккупация страны, что не может не унижать воспитанную на имперских традициях часть западногерманского общества, особенно военных, связанных с ультраправыми партиями, выступающими за выход страны из НАТО. Логично предположить, что следующим шагом, приди они к власти, станет возрождение сильной Германии, обладающей в том числе ядерным оружием. Да и безоговорочная поддержка со стороны Меркель Соединенных Штатов в их санкционной политике приводит не только к потерям германской буржуазии, но и к ухудшению положения рабочих, что лишь укрепляет положение неонацистов и увеличивает ненависть к мигрантам, превращая ФРГ в пороховую бочку. Разумеется, США не заинтересованы в ее взрыве (хотя на Украине они поддерживают местных нацистов), но смогут ли предотвратить?

Игорь Ходаков,
кандидат исторических наук